Мартовские колокола [Litres] - Страница 20

– Ну да, так они его и послушают, адмиралы ваши! – скептически хмыкнул я. – По-моему, господин лейтенант даже и не представляет себе, что его ждет. Знаешь, сколько у нас книжек на эту тему напридумано? В них, конечно, вот такой «попаданец» – у нас так называют человека, который оказывается в прошлом и начинает там сразу все менять: сразу все объясняет, внедряет новую технику, научный и промышленный скачок устраивает, войны выигрывает. Только, думается мне, не выйдет из этого ничего. Вот так, в лоб – «пришел, объяснил, внедрил» – точно не выйдет. Слишком уж много всего менять в России придется…

– А по-моему, он справится, – упрямо стоял на своем Николка. – Он ведь не просто лейтенант, а в Научном комитете служит! Как же его не послушают? Да вот я еще папе в Севастополь про него напишу…

– Только ты того… поосторожней, – посоветовал я не в меру разошедшемуся гимназисту. – А то прочтет отец: «Здравствуй, дорогой папочка, я тут сгонял на сто тридцать лет в будущее и выяснил, как сделать так, чтобы российский флот был самым могучим в мире и чтобы большевики династию Романовых не перестреляли», – да и примчится спасать любимого сыночка от буйного помешательства…

Вообще-то в «Аду» не было принято запирать двери. Это общежитие располагалось в полузаброшенном барском доме дворян Чебышевых в знаменитом на всю Москву студенческом квартале между Большой и Малой Бронными улицами. Когда-то там снимали комнаты многие известные народовольцы; однако же из соображений конспирации собираться они предпочитали не там, а в трактире «Крым», что на Трубной площади.

«Крым» слыл заведением разгульным – обычным местом отдыха шулеров, аферистов и всякого жулья, сохранявшим, впрочем, приличный вид. А вот уже глубоко под землей, подо всем домом раскинулся огромный подвальный этаж, сплошь занятый одним трактиром. Место это, безусловно самого разбойничьего пошиба, именовалось «Ад».

Соседствующее с «Адом» подземелье именовали «Треисподняя». Пускали туда не всякого – для того, чтобы удостоиться этой чести, надо было быть известным лично буфетчику или местным вышибалам. Зато и было в «Треисподней» тихо – тут серьезные воры проигрывали куш, делались дела: то «тырбанка сламу», то есть дележка и продажа воровской добычи, то тихо, незаметно и оттого аккуратно исполняли заказы по фальшивым паспортам. Косматые студенты с их неизменной «Дубинушкой» были здесь привычными гостями – полиция в «Треисподнюю» не совалась, облав никогда не было. Оттого это место и было выбрано давно еще Николаем Ишутиным и соратником его, печально известным Каракозовым, как место встречи их тайного революционного общества «Ад».

Собрания «Ада» происходили и здесь, и в самом трактире «Крым», а также в любимой московским студенчеством библиотеке-читальне Анатолия Черенина на Рождественке. И длилось бы это долго, весьма долго – уж что-что, а красиво поговорить под белое хлебное вино любят всякие студенты. И в этом смысле члены «Ада», с гордостью именовавшие себя «мортусами» («смертниками»), ничем не отличались от прочих. Неизвестно, как долго длилась бы их деятельность, но четвертого апреля одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года Каракозов был схвачен в Петербурге после покушения на царя: он пытался разрядить в самодержца револьвер, но во время стрельбы его руку оттолкнул случайно оказавшийся поблизости мастеровой с говорящей фамилией Комиссаров.

Последовал громкий процесс; большинство членов «Ада» угодило на каторгу или в крепость, а сам кружок заглох. Страсти вокруг трактира «Крым» улеглись, а место Ишутина в кругу тогдашних радикальных революционеров занял новый вожак Сергей Нечаев, еще больше подверженный уголовщине. Название же по наследству досталось дому Чебышевых, где снимал квартиру студент Ишутин. В той же комнате потом уже, в конце шестидесятых, собирались студенты-нечаевцы; это и было наследием «Ада», известным всей Москве.

Бог знает какими путями добился Владимир Лопаткин того, чтобы поселиться именно в той комнате, где, по всеобщему убеждению обитателей «Ада», жил когда-то сам Ишутин. Говорили, что и Нечаев тоже бывал в этой комнатенке, и даже планировал тут с остальными членами «Народной расправы» показательную казнь отступника, студента Иванова, – ту самую, что толкнула потом Достоевского к написанию «Бесов».

Но, так или иначе, сейчас дверь в «нехорошую» комнату была плотно прикрыта и – мало того – крепко заперта изнутри, что, безусловно, являлось вопиющим нарушением всех писаных и неписаных правил жизни этой вольной студенческой коммуны…

– Ну хорошо, дело вы сделали. Но и засветиться ухитрились! Я же предупреждал – если что, уходите сразу, и желательно без пальбы! А вы? Мало того что копа завалили, так еще и извозчика! Видали, какой вой в газетах? Теперь они скоро не уймутся…

Геннадий был очень недоволен. Нет, не так: ОЧЕНЬ недоволен. Тщательно разработанные планы летели псу под хвост. Ну, может, не совсем псу и не совсем летели – в конце концов, крупная, огромная даже, по меркам двадцать первого века, партия наркотиков, да еще и весьма высокой степени очистки, была успешно взята. И не только взята – еще и переправлена через подземный портал, и на нее, если верить Дрону, имеется уже покупатель…

А значит – при всей своей безбашенности Дрон все же справляется с делом. Плохо только, что слишком уж ему понравилось стрелять…

– Вот скажи, – продолжал «дожимать» провинившегося соратника Геннадий, – на фига же вам понадобилось городового валить? Неужели нельзя его… того… поделикатнее?